Александр Новиков: главная профессия

Есть темы, которые так или иначе касаются каждого. Все мы ходили в школу, и проблемы образования знакомы всем. Я считаю, что у нас главная профессия — это учитель. Учителя — самые родные и самые важные люди.
В последние годы у многих на слуху понятие «экология души». А где, как ни в школе, закладываются основы — то, каким будет человек во взрослой жизни, как он будет относиться к себе, окружающим людям и миру.
Так что разговор у нас пойдёт об образовании, школе и социальной справедливости.

Камилла Андреева: Александр Иванович, скоро начало учебного года – я знаю, что вы придаете большое значение профессии учитель. Почему?

Александр Новиков: Она самая главная в человеческом обществе. Не банкир. Не чиновник. Не полицейский. Учитель! И у учителя должна быть самая высокая зарплата – по крайней мере, больше, чем у депутата.
Конечно, внутри профессии должна быть линейка градаций – от простого учителя до заслуженного, соответственно, должна распределяться и оплата труда. И если бы мы это осознали, то все было бы в нашем обществе нормально.
А мы самую главную профессию даже переименовали, теперь мы учителя называем «преподаватель». Это очень плохо. Преподаватель – это человек, который дает что-то и не отвечает за результат. Он пришел, прочитал лекцию, а дальше как хотите. Вот в институтах – преподаватели, это нормально, потому что люди учатся уже взрослые, самостоятельные. Они определились с жизненной позицией и научились самостоятельно принимать решения. А в школе должны быть учителя. Это должны быть самые родные, самые важные в жизни любого человека люди.
И если человек, доживший до 50 лет, говорит: «У моего учителя сегодня День рождения, и я поеду его поздравлю», – значит, ему в жизни встретился настоящий учитель. И их должно быть много – Учителей с большой буквы!
К сожалению, постепенно эту профессию уничтожают, и как только ее уничтожат – общество умрет.

КА: Хороших учителей очень много, только многие не работают по специальности из-за маленькой зарплаты.

АН: Нет, секундочку, ты говоришь про название. Название – да. Но учитель – это призвание, это в душе. Настоящих учителей мало. Вот мне повезло, в моей жизни есть несколько таких человек, но если спросить об этом мою старшую дочь (ей 29 лет), уверяю, она впадет в ступор. Учителя у нее, конечно, были, но она никогда не вспоминает своих учителей, а значит, в душе их нет. Остались одни преподаватели…
КА: А кто ваш главный учитель?

АН: Например, в моем кабинете висит фотография такого человека. Его уже восемь лет нет в живых, но я о нем всегда помню. Четырнадцатилетним подростком я приехал в Ленинград поступать в Суворовское училище. И первый человек, который мне там встретился, был командир взвода – молоденький такой старший лейтенант – Ефремов Михаил Николаевич. Я ведь поступил в Суворовское только благодаря ему. Просто мы с ним как-то сразу нашли общий язык, может, я ему чем-то понравился…
Я окончил Суворовское училище, военное училище, долго по всему миру служил в армии и все это время не видел его, а когда вернулся в Петербург, нашел. Он уже работал в милиции. И мы дружили до самой его смерти, он умер у меня на руках…
Мы же всегда учимся у других людей. Нам часто говорят, что нужно детям рассказывать, как правильно себя вести, что можно и что нельзя. А я думаю, для того, чтобы дети выросли счастливыми, мы должны сами поступать правильно, и, главное, сами должны быть счастливыми! Мы должны к чему-то стремиться и радоваться своей жизни. Тогда и дети вырастут такими же.

КА: Ну, из процесса воспитания влияние школы исключить никак нельзя. Сейчас, к сожалению, в нашей стране образование становится менее доступным. Хороших бесплатных школ мало, частные – дорогие.

АН: На мой взгляд, не должно быть никаких частных и элитных школ, все школы должны быть одинаковые. Хотя формально у нас все школы считаются одинаковыми, но по факту это не так. Есть школы хорошо оборудованные, современные, с дополнительным финансированием, в которые трудно попасть. В прошлом году моя младшая дочь поступала в первый класс, и это была целая военная операция по зачислению ее в конкретную школу. В результате мы попали куда хотели, и это действительно хорошая школа без всяких перегибов. Я не скажу, что она какая-то суперспециальная, там учатся обычные дети.

КА: Это школа с бассейном, с ремонтом, на который не придется собирать деньги с родителей…

АН: Да, это правда. Но вопрос не в бассейне, а в нормальном отношении к детям. Моя дочь с удовольствием бежит в школу и расстраивается, если идти не надо. Но попасть в эту школу крайне тяжело, хотя рядом полно других, по формальному статусу таких же.
Я считаю, что в социально-справедливом обществе стартовые условия для всех детей должны быть абсолютно одинаковыми и не зависеть от материального положения родителей. Доучились до четвертого-пятого класса – можно распределить по способностям: физика, литература, английский… Дети могут перейти в специализированные школы на основании собеседования или тестов.
Очень важно, чтобы ребенок ходил самостоятельно в ближайшую к его дому школу, никаких машин и водителей. В крайнем случае, должен быть школьный автобус.
Конечно, все это возможно только при условии, что все школы одинаковые. Вот над этим и надо работать.
А так получается, что если у меня есть деньги, то я учу своего ребенка в элитной школе. Вряд ли это будет хорошая учеба, скорее всего, это привьет ребенку некий комплекс его привилегированности. И в дальнейшем это приведет только к конфликтам. Просто родители этого не понимают. Дети должны жить в обществе. А оценивать их надо не по уровню машины, на которой их привезли, а по их способностям. Ну, это совершенно очевидные моменты.

КА: Это совсем не очевидно! Думаю, многие с вами поспорят, особенно родители…
А как вы относитесь к тому, что сейчас у нас такая массовая религиозность населения?

АН: Плохо отношусь. Потому что в нашем государстве, согласно Конституции, церковь отделена от государства. И это правильно. У нас светское государство. А религизация связана всего лишь с тем, что в нашем государстве нет национальной идеологии. В связи с этим сложно собрать народ для того, чтобы им легче было управлять. Поэтому люди, которые сейчас находятся у власти, подтягивают любые инструменты для объединения народа. Но на самом деле это такая своеобразная торговля электоратом для того, чтобы зарабатывать себе очки.

КА: Но у нас много мигрантов, которые исповедуют совсем другие религии… Кстати, как вы к ним относитесь?

АН: Сейчас их стало гораздо меньше, чем пару лет назад, потому что для них очень усложнили условия регистрации и оформления на работу. Как я к ним отношусь? Нормально.

КА: Народ жалуется, что они заняли наши рабочие места, заполонили школы, несут к нам свои традиции.

АН: Миграция существовала всегда и везде, и ничего страшного в этом нет. Другой разговор, что она должна быть понятна, прозрачна и управляема. Если мы говорим о мигрантах, которые приехали на заработки, то это гастарбайтеры. И если они к нам едут, значит, у нас все не так плохо. Значит, у них хуже. Они же едут зарабатывать. Я не думаю, что это какая-то глобальная проблема, потому что бороться надо не с мигрантами, а с ситуацией, сложившейся внутри общества. Почему на этих местах не работают наши люди? Это очень важный вопрос. Вот я ездил недавно встречать поезд, рано, в шесть утра. Остановился у метро цветы купить. Так вот: в половине седьмого утра к метро шли почти одни мигранты, спешили на работу. Это о чем говорит? Что наши спят, они не хотят в такую рань идти на работу. То есть государство, общество, власть создали условия, при которых люди могут не работать. Или работать в неполную силу. Свято место пусто не бывает. Гастарбайтер – это человек, который приехал зарабатывать деньги. Не надо учить его русскому языку и истории, если это не нужно для выполняемой им работы. Эти люди на нашей территории находятся временно и заполняют те рабочие места, на которых наши не хотят работать. Почему не хотят – вот об этом надо думать.
А мигранты – это те, кто приезжают сюда на постоянное место жительства. Это совершенно другая история. Вот они должны и язык выучить, и историю страны, и культуру, и традиции соблюдать. Они должны уважать наши праздники и не тянуть сюда свою культуру. Если они хотят здесь жить, то должны все это принять и согласиться с этим, нет – значит, уезжай.

КА: Действительно, гастарбайтеры работают в основном на тех местах, куда наших не заманишь. Наши хотят получать все и сразу, практически ничего не делая. Большинство молодежи вообще не хочет работать, мечтают о наследстве, о ренте… Я знаю, что, по вашему мнению, работать в государстве должны все, независимо от материального достатка.

АН: Конечно, все должны работать. Возьмем, к примеру, семью, где все работают на благо своего маленького общества, и вдруг кто-то заявляет, что работать больше не будет, так как он главный. Но это невозможно, потому что не вписывается в наши традиции. А в государстве, получается, возможно, потому что оно большое, и мы не видим каждого, кто в нем живет?
Общество будет крепнуть и развиваться только при условии, что каждый житель будет вносить в него свой созидательный труд. Для этого необязательно вводить закон о тунеядстве, но какие-то нормативные акты должны быть.

А что касается молодежи… В моем понимании, в жизни человека есть ценности, на которые он ориентируется при принятии любого решения. Эти ценности могут быть материальные и нематериальные. В любом обществе существует определенный набор этих ценностей, и когда происходит перегиб в одну сторону, это плохо. Должен быть баланс. Дети воспитываются взрослыми, а сейчас взрослые говорят, что нужно иметь много денег, чтобы хорошо жить и быть счастливым, – но при этом не говорят, каким способом получить эти деньги. А деньги можно получить совершенно разными путями. Кто-то готов убить и ограбить, забрать у слабого… Успел спрятаться – значит, ты молодец. Главное, чтобы у тебя было больше денег, и тогда люди смотрят на тебя как на успешного человека. Посмотри телевизор, кто у нас успешные люди? Я не призываю к переделу собственности. Но давайте реально смотреть на вещи. В переходный момент сложилась ситуация, когда некоторые люди смогли перераспределить в свой карман гораздо больше материальных ценностей, чем другие. И теперь мы их превозносим и говорим: они такие великие, надо на них равняться. А что они сделали? Какие моральные принципы у них в душе?

КА: У нас тут в Пермской области люди несколько лет бились с нашими чиновниками за газификацию деревень и в результате написали письмо американскому президенту. Вот такой вот казус в стране нефти и газа…

АН: В нашем государстве сейчас определенный перегиб в сторону несозидательных технологий. Нам «по природе» достались богатые недра, которые мы не создавали. И сейчас мы продаем эти ископаемые, получаем прибыль, но не пытаемся созидать. Просто распределяем все по разным карманам. Понятно, что эта схема развития деструктивна, и она приведет к коллапсу и деградации.

КА: Ну, она уже идет.

АН: Конечно, идет. Потому что любое общество должно жить созиданием. Оно должно делать, по Карлу Марксу, добавленную стоимость. Брать материальные ценности, вкладывать нематериальные ценности – в частности, свой творческий труд – и создавать новую материальную ценность с добавленной стоимостью. Вот это называется созиданием. Очень просто, да. И если общество нацелено на созидание, то в нем количество материальных и нематериальных ценностей и богатств растет. Общество становится богаче и сильнее. Вот что нужно детям объяснять.

КА: Александр Иванович, а кто были ваши родители?
АН: К сожалению, их сейчас нет в живых. У меня были нормальные родители. В начале 60-х годов они уехали из Белоруссии на комсомольскую стройку на Донбасс. Тогда все уезжали на комсомольские стройки. Отец погиб на шахте, мы с младшим братом остались с матерью. Мне как раз лет 14 было, и я уехал в Ленинград поступать в Суворовское училище. И в Донецк больше не возвращался. А вот мой брат всю жизнь прожил в Донецке, приехал ко мне в гости и вынужденно остался, поскольку там началась война.
Так что в Донецке остались только могилы моих родителей. Кстати, на кладбище там сейчас никто не ходит, потому что кладбище заминировано…
Это одна из историй, которые меня сильно тревожат. Люди, которые живут далеко от войны, – они все-таки далеки от войны. Я в ноябре 2013-го был в Донецке, а война началась в конце декабря. В ноябре никто не мог даже подумать, что она будет. А через три-четыре месяца Донецк бомбили, там шли полноценные бои и ездили танки по улицам. И эта война перевернула судьбы всех людей, которые там находятся. И на сегодняшний день лично мне понятно, что это за война. На мой взгляд, она абсолютно коммерческая. Это война, которая не имеет идеологии. Война, которая не ставит никакие ценности. И я сейчас ощущаю, что почти в каждой украинской семье кто-то прошел через войну, у кого-то есть раненые, у кого-то есть погибшие. И они внутри себя имеют кровавую отметку. И им каждый день внушают, что вот враг – это русские. Вытравить это потом будет крайне тяжело. Мы к ним так не относимся, потому что живем далеко от войны.

КА: Хочется провести параллель с тем, что у нас сейчас происходит в России. Есть аналитики, которые говорят, что у нас гражданская война тоже возможна.
АН: Конечно, возможна. До начала 2014 года мы жили с иллюзией, что это невероятно, но сегодня эта иллюзия ушла. Во всяком случае, у меня точно. А почему это невозможно у нас? Мы такие же люди, как они. У нас такая же ситуация. Мы находимся, с точки зрения некой условной деградации, в таком же положении. Деградация идет, в первую очередь, не экономическая, а в головах людей. В их сознании. Мы теряем баланс ценностей.
Например, один из важных моментов – расслоение общества на очень богатых и очень бедных людей. И количество богатых растет гораздо медленнее, чем количество бедных. И вот этот баланс рано или поздно все равно нарушится. Достаточно будет какой-то одной спички, и это произойдет. Люди боятся войны, люди не хотят неприятностей, они гонят от себя эту мысль. Но если это произойдет, они вспыхнут в один момент.

КА: Будем надеяться, что войны у нас все же не будет…
АН: Мы живем не так грустно – давайте, опять же, не перегибать палку. Вот я, допустим, периодически езжу за границу. И я хочу сказать, что в Финляндии идет точно такой же кризис. В первую очередь, в головах. Так что и на Западе сейчас имеется достаточно много своих внутренних проблем. Просто… есть русские поговорки, которые надо ценить и уважать. Есть такая поговорка: «Хорошо там, где нас нет». Понимаешь?

За этот разговор выражаю признательность Камилле Андреевой, главному редактору журнала «Машины и механизмы».
http://ainovikov.ru/