Писатель Александр Лапин вывел на сцену нового героя

Завершив работу над романом «Копьё Пересвета», член Высшего творческого совета Союза писателей России Александр Лапин «отчитался» не только о собственной жизни, но и о судьбе целого поколения.

– Александр Алексеевич, сдав в издательство роман «Копьё Пересвета», вы закончили не только очередное своё произведение, но и целую сагу «Русский крест». Есть отличия в ощущениях?

– Отличия есть. Интересно это сформулировал калужский автор – писатель-хирург Андрей Убогий, которому мы в сентябре вручали премию «Моя Россия» в номинации «Проза». Если ты не описал происходившее с тобой в течение жизни, то всё это пропадает без следа. Здесь я чувствую созвучие моим мыслям. Каждый имеющий литературные способности, завершая свой путь, должен составить некий отчёт. Иначе любые его наработки исчезнут. Завершив «Копьё Пересвета», я ощутил, что такой отчёт написал. И не только о своей судьбе, но и о жизни целого поколения.

Рассказанная мной история начинается с 1925 года, когда Блюмкин по заданию Берии ездил в Тибет за древними секретами былых цивилизаций. И тянется до нынешнего времени. То есть мой труд охватывает целый век. И работал я над ним 14 лет. А «Копьё Пересвета» – заключительная книга этого цикла, который я сегодня называю «Руссиада». В него вошли и шеститомная эпопея «Русский крест», и последующие романы «Святые грешники», «Крымский мост», «Страсть и бомба Лаврентия Берии», а ещё трилогия «Книга живых» – «Суперхан», «Вирусы», «Роман и Дарья».

Как мне кажется, новая книга подводит определённую черту. Я не говорю, что описал весь ход исторического процесса. Конечно, это невозможно. Но так он выглядит с моей точки зрения. И с позиций XXI века. Всё, что хотел сказать, я сказал. Поэтому, с одной стороны, испытываю чувство облегчения: как ни крути, смог. А с другой – некоего опустошения. Потому что ты понимаешь: дело сделано, и надо искать новую точку приложения сил. Иначе смысл жизни утрачивается.

Я уже нащупал нить нового большого романа «Семь царей и сирота казанская» – о малоизвестном у нас Симеоне Бекбулатовиче, который вообще-то год правил страной вместо Ивана Грозного и был чрезвычайно родовит. А пока идёт сбор материала, чтобы не терять навык, пару раз в неделю сажусь за стол – прописываю историю министра госбезопасности Абакумова под рабочим названием «В августе 1954-го»: фактура набралась ещё при работе над романом о Берии. Вот ждёт Абакумов в тюрьме исполнения приговора и вспоминает: было ли в моей жизни что-то такое, чем действительно можно гордиться? А это момент, когда он, несмотря на донесения конкурирующих разведок, смог убедить Сталина, что немцы готовят удар именно под Курском. И тем самым повлиял на исход всей войны.

«Современный человек напрягаться не привык»

– Исчезает ли со временем волнение по поводу того, как примет книгу читатель?

– Оно никуда не девается. Но появляются и другие переживания. Если говорить откровенно, ты понимаешь, что времена сейчас сильно изменились. С моей точки зрения, книги сегодня более примитивны. Читающая публика заметно деградировала. Может, это идёт от СМИ, в целом от искусства. Послушайте радио ближе к вечеру: даже те песни, что в подворотне мой друг юности на гитаре бренчал, были приличнее.

По себе замечаю: когда смотрю какой-то серьёзный советский фильм, мне уже сложнее сопереживать героям. Это требует душевных затрат, а современный человек напрягаться не хочет. Мы привыкли к тому, что нынешнее кино очень простое и особо за душу не задевает: посмотрел – забыл. Думаю, похожее ощущение возникло у многих. Такая же ситуация с книгами. Влияет и информационная перегрузка. Причём однобокая. По ТВ, в интернете или газетах постоянно вылезают какие-то ужасы. И уже думаешь: нет – не буду читать. Вот этот страх, что моя литература не вполне соответствует времени, у меня сейчас появляется. Для кого я пишу? Всё-таки мои герои – приличные люди, они вовлечены в сложные процессы. А кому-то это нужно? Может, народу требуются только убийцы, извращенцы и прочие уроды? Этот поток захлёстывает нас с головы до пят.

И второе опасение: я пишу книги откровенно, по-человечески, от сердца. Но сегодня мы всё больше откатываемся к советской привычке лакировать действительность. И вдруг такая искренность уже читателю не нужна?

– Тем не менее после романа «Страсть и бомба Лаврентия Берии», основанного в первую очередь на исторических документах, в «Копье Пересвета» снова ощущается более личная авторская подача. И герой здесь тоже другой.

– Вот о нём хочу сказать отдельно. Сегодня все говорят: нашему времени не хватает героев! Особенно не желает признавать их существование либеральная творческая интеллигенция. Тогда о чём же вы пишете? Да о чём угодно, только не о главном. А я утверждаю: сейчас в России герои есть! И один из них – это предприниматель. Большой и маленький. И он на собственном хребте вытащил страну в критический момент. Только люди с повышенной энергетикой способны менять мир вокруг себя. Я сам работаю с такими. Вижу, как они бьются изо всех сил – и с неповоротливым государством, и с алчными чиновниками, и с ленивым народом. Им каждому надо поставить памятник при жизни. Так что хватит по этому поводу кривиться. Да, герой есть! И новая книга, и предварявший её «Крымский мост» – как раз о нём. Вот этот человек. Он сам всё определяет. И когда происходит что-то требующее реакции – не ноет, а впрягается и решает проблему. И в своей жизни, и в своём бизнесе, и в своей стране.

«Без лакировки и фантазий»

– К слову, в новом романе герой меняется…

– Он поворачивается от Запада к Востоку. Здесь я хотел показать, что у нашей страны не менее интересная история, чем у кого бы то ни было. Но она всё время изменяется в зависимости от настроения правящего класса. Была дореволюционная, за ней – советская, потом – постсоветская. Это когда Сталинградскую битву вместе с Курской упоминали в некоторых учебниках через запятую, а главным событием представляли победу Америки в сражении за Мидуэй.

Но сегодня дружно всполошились: оказывается, у нас всё не так преподавалось. И теперь перестраиваются. А пока в очередной раз утвердить единственно верную линию до конца не успели, можно написать историю объективно. Для писателя важно попасть в этот короткий промежуток. И я пользуюсь уникальным моментом. А что будет завтра, не знаю. Может, опять всё перевернётся, и у нас возникнут совсем другие представления о былом.

Но я в своих романах ничего не выдумываю: говоря о событиях, связанных с патриархом Никоном, смертью царевича Дмитрия или политикой Ленина, опираюсь только на реальные документы и последние научные исследования. Без лакировки и фантазий. Например, сегодняшние историки доказали: убийства юного царевича не было, и Борис Годунов никакого отношения к его гибели не имеет. Сказка закрепилась в сознании народа, потому что так было выгодно тогдашней власти.

Когда же речь идёт не о временах Ивана Грозного, а о близких к нам событиях, небылиц сочинять тем более не берусь. Например, нельзя просто сказать: ребята, в Великую Отечественную не всё было так, как нам рассказывают. Поэтому я предпочёл взять документы – и больше ничего. Вот объективные наблюдатели. Специально посланные люди, фиксировавшие в своих отчётах, как воюют наши генералы и простые солдаты. А вы как хотите: нравится – не нравится. Ну, и в дополнение к изучению материалов еду на места событий – чтобы своими глазами увидеть, где всё происходило. И рассказать правду.

– Специально используете для этого разные литературные формы?

– Жанры меня совершенно не волнуют: хочу – пишу философскую притчу, романтическую повесть или политический детектив. Притом что первые два тома «Русского креста» выполнены в русле классического реализма. Время, когда придерживались жёстких стилистических рамок, прошло. Да и конкуренция между писателями за внимание аудитории усилилась. Поэтому главное – достучаться до читателей.

«Случайных героев здесь нет»
– В компоновке ваших произведений просматриваются и черты постмодернизма, когда фрагменты можно читать в любой последовательности, и современные кинематографические приёмы – ответвления сюжета, посвящённые отдельным персонажам. Какие риски это несёт и какие даёт преимущества?

– В первых книгах «Русского креста» читатель знакомится с «пионерской» юностью героев – и может подумать, что дальше его ждёт традиционная советская проза. Не понимает, что это только начало, а сам писатель развивается, его персонажи – тоже. И потом будет совсем по-другому. Однако риск отпугнуть часть аудитории существует.

Но вот мне самому, к примеру, очень интересно было наблюдать за Печориным в разных частях лермонтовского романа, изучая их даже в произвольной последовательности. Так что, если более позднего читателя заинтересуют мои герои, он может взять первые книги и понять, что и как складывается.

Во-вторых, это же не сразу так было задумано. Казалось, мои друзья и наше детство были лучшими в мире. Поэтому я и начал с юности. Потом повествование стало разворачиваться. Повело за собой. Но система всё равно оказалась не достроена. Захотелось рассказать, что было до того, как появились мои герои. И что с ними происходит сегодня.

Сначала они существовали все вместе. Затем уже – порознь, но ещё в одной книге. Как в классическом романе: читатель параллельно узнавал о каждом. А позже так расходятся, что держать их в одной компании невозможно. Как и подробно прописать все линии. Поэтому вместо полного изображения жизни в монастыре бывшего спецназовца, а ныне монаха Анатолия я привожу кусочек, когда он приезжает в казачью станицу подменить больного «коллегу». Так появляется повесть «Роман и Дарья». Или возвращаюсь к шаману Володьке из притчи «Вирусы» на новом витке: хочется показать, как он эволюционирует в сегодняшнем мире. И читатель получает фрагмент, в котором этот герой всё так же живёт на самом краю света, на Камчатке, но устроился совершенно по-современному: стал блогером. И теперь меньше охотится, а больше рассказывает о своём экзотическом быте многочисленным подписчикам. Собирает деньги от рекламы. И так процветает. Что сегодня естественное дело. Мимо этого явления тоже нельзя пройти, раз пишешь о нынешнем времени.

Вообще, когда появляется новая функция – подбираешь того, кто может её выполнить. Например, бизнес-леди. Когда герой «Русского креста» Александр Дубравин проводил первый журналистский семинар, там мелькала его подружка, которую он спас из воды, и у них завязался мимолётный роман. Потом она исчезает с горизонта. Но не из жизни. И когда мне потребовалась такая деловая женщина – достаю из кармана этот образ. И он исполняет свою новую роль. Так что случайных героев здесь нет.

– В «Копье Пересвета» минимум три тематических пласта: история России – она по-новому открывается герою романа в путешествии по Волге; СВО – герой отправляется туда на поиски дочери; бизнес – разворачивается борьба. Какой из них оказался для вас наиболее сложным?

– Военная часть. Потому что сам я не воевал. А тогда и не стоит пытаться изобразить переживания солдат в контексте батальных сцен. Ни одного боевого эпизода сознательно в роман не включаю. Да и пока горячий конфликт не закончился, подводить итоги рано. Но при этом требовалось собрать всё так, чтобы задевало. И было правдиво.

Что касается оценок происходящего, свою позицию не навязываю. Просто привожу аргументы. Вот так рассуждают одни, так – другие. Опять же, надо быть честным. Ведь пройдёт время – всё забудется. Залакируется официозом.

«Борьба добра и зла бесконечна»

– Борьба на земле предвосхищается в вашем романе некими прологами в каждой из его частей, изображающими столкновение высших сил. Есть ли конец их противостоянию?

– Оно бесконечно. В этом и есть смысл жизни. Иначе что могло бы стать итогом? Все жители планеты должны достичь святости. Или наоборот – потерять человеческий облик.

Нарождаются новые поколения, и всё повторяется. Эта борьба может завершиться только с концом человечества. Потому что она на самом деле происходит в душах людей. Проистекает от нашей корысти, желания жить за счёт других.

То же самое – в мировом масштабе. У нас есть большая страна, огромные ресурсы. И все уже давно на них облизываются. Посмотрите, как люди везде живут – тесно, зажато. Как в механической клетке. И если, например, захватить кусок большой Сибири, можно там хорошо устроиться. При современном развитии технологий приспособить всё для комфортного существования даже в нашем климате не составит особого труда. Поэтому многие щёлкают зубами, поглядывая на Россию.

А кто первый начал военную операцию – неважно. Тем более, мы не отбираем чужое, а возвращаем своё – утраченное нашими правителями да и самим народом, который повёлся на манипуляции.

Но надо же это исправлять? Как может быть, что 20 миллионов русских живут на Украине, и их там переформатируют. Люди-то в основном простые: стали им вдалбливать, что теперь они украинцы – через какое-то время так и будет. Почему мы должны их терять?

А если говорить о войне как таковой, то в истории человечества это явление, к сожалению, нередкое. Оно было, есть и будет. Главное – не сорваться за грань.

«Кого-то мама выпорола – на всю жизнь травма»

– Завершая масштабный труд, не хотелось ли вам в какой-то момент воскликнуть вслед за Пушкиным: «Ай да Лапин!..»? Или, наоборот, исправить что-то в первых романах?

– Когда спустя время заглядываю в свои книги, порой удивляюсь: неужели это я написал? Как только мозгов и сил хватило? А если серьёзно, я же долго оттачивал навыки, ещё с молодости. Наряду с собкоровской практикой в «Комсомолке» пробовал себя в разных литературных формах. И последовательно преодолел много ступенек. Сначала публиковал рассказы в журнале. Потом написал экологическую повесть – она прошла строгий советский отбор в молодёжном издательстве, и её напечатали. Затем сочинил детектив. Лишь десятилетия спустя, накопив жизненный опыт, взялся за романы. И уже после продолжил литературные эксперименты.

Всему своё время. Каждый созревает в нужный момент. Есть такие авторы, как Лермонтов: в 26 лет он уже полностью реализовался. Или тот же Пушкин. Гении! Природное явление. О себе не могу сказать, что я прирождённый писатель, который явился на свет божий, схватил ручку и начал сочинять. Мои романы и мой способ выражения – как раз плод долгого труда. Человеческого и духовного.

А когда достигаешь определённого уровня в развитии, начинаешь на этом же уровне и творить (о чём, кстати, говорится в моём сборнике «Религия творчества»). Ведь каждый автор пишет из себя. Ничего не придумывает. Может, только фантасты этим занимаются. Да и то – лишь когда описывают какие-нибудь звездолёты, а в остальном тоже обращаются к собственному багажу.

И тут возникает вопрос: а что у тебя за душой? Какой материал в наличии? Не так давно наблюдал за газетной дискуссией: о чём пишут молодые литераторы. И там один из участников «выходит на сцену»: а вот моя травма. И рассказывает, как его в детстве мама выпорола, и он теперь сидит – рефлексирует. До сих пор эту травму в себе несёт. А все кругом, получается, виноваты. Ой-ой-ой…

Так меня тоже пороли. Однажды мама за носки так отодрала: промочил их на речке – бросил на печку высушить и забыл. А они сгорели. В чём ходить по морозу? Понятно, что за дело досталось. И я всю жизнь теперь страдать должен? Только если ничего более интересного не случилось. Но у такого писателя и «творения» соответствующие.

Если подытожить, к собственным произведениям применяю свою же систему оценки. Захватывающий сюжет есть? Герой запоминается? Философская подоплёка имеется? Всё ли понятно? Плюс книга должна читаться. Собрались эти элементы – считай, хороший роман. А дальше пусть каждый читатель решит сам.